1. ОСНОВНОЙ ИНСТИНКТ

На репетицию женского вокально-инструментального ансамбля «Москвички» я приехал за полчаса до начала. Тяжелая дверь концертного зала таинственно скрипнула, и я вошел внутрь. Через динамики разбросанных на сцене колонок звучала музыка, саксофон Чарли Паркера плел витиеватые узоры вокруг контуров темы Кола Портера «Easy to love». В центре зала, на пересечении проходов, стоял звукорежиссерский пульт. За ним восседал смуглолицый пожилой мужчина, чей вид выражал крайнюю сосредоточенность. Он вертел ручки и то и дело озабоченно сводил густые восточные брови, отчего морщины на его лбу приходили в движение, словно барханы в пустыне.
- Привет, Эдик, – поприветствовал я его.
Он молча пожал мне руку и продолжил свое занятие.
Приглушенный свет и мягкий бархат кресел навевали спокойствие. Но что-то было не так. В воздухе висело напряжение, я чувствовал его каждым нервом. Где-то таился подвох. Я огляделся. В полутьме партера мелькнули пшеничные кудри Володи Калинкина. Он привстал и небрежно помахал мне рукой.
- Не помирились еще? – спросил я, подойдя к нему.
- Не, он занят, – зло усмехнулся Калинкин, кивнув в сторону пульта. – Джаз свой долбанный слушает. Ну, не понимаю я эту их музыку... То ли дело – Пёрпл…

Их отношения не укладывались даже в рамки свободных москонцертовских нравов – это история Робинзона Крузо и взбунтовавшегося Пятницы. В юности Эдик играл на контрабасе в легендарном квартете «Гайя». Потом переехал в Москву, женился на молодой тромбонистке и организовал женский ансамбль. Его жена Наталья стала художественным руководителем, он – музыкальным.
Как то раз, на автобусной остановке, Эдик из жалости подобрал вдребезги пьяного парня с гитарой подмышкой. Он устроил его в Москонцерт и возился с ним, как с ребенком. Это оказалось роковой ошибкой. Калинкин, грубоватый, неуклюжий детина, задел хрупкую Наталью за живое, и через месяц-другой между ними завязался классический гастрольный роман. Эдик испробовал все методы воздействия, вплоть до самых радикальных, но тщетно. В битве разума и плоти победил основной инстинкт. По иронии судьбы, Калинкин был бас-гитаристом и играл на танцах в подмосковном сельском клубе. В Москонцерте он работал грузчиком, но лелеял дерзкую надежду стать артистом. По всем писаным и неписаным законам жизни, Эдик должен был уйти. Но уйти он не мог. «Москвички» были его детищем.

2. ДИСКА – МИСКА

На сцену вывалилась дюжина девчат в оранжевых юбчонках и желтых пиджаках. Длина их юбок находилась в обратной пропорции к возрасту, который колебался в диапазоне от двадцати до сорока лет. В руках они держали различные музыкальные инструменты – гитары, трубы, тромбоны, даже саксофон.
Самая долговязая из девушек подбежала к ударной установке и, опустившись на стул, засучила рукава. Она решительно всплеснула руками и… выронила палочки. Те, описав изящную дугу, хлопнулись у нее за спиной. Барабанщица, явно привыкшая к подобным казусам, мгновенно выхватила из чехла запасные и, отсчитав ими пустой такт, заиграла вступление. Девушки, как могли, подхватили ритм и в зал полились чарующие своей наивностью звуки отечественного «диско». Аккорд духовой группы пронзил перепонки, но тут девушки запели. В ярком свете софитов призывно замелькали их тонкие коленки.
Исполнив с десяток песен, они закончили выступление и спустились в зал.
- Жопкин хор! – огласил свой вердикт голос с кавказским акцентом.
Голос принадлежал Сергею Христофоровичу Мелику, главе худсовета Москонцерта. От него зависело, утвердят ли «Москвичкам» новую программу, которую они сейчас представляли.
- А потом, Илюша, – продолжил он, повернувшись к юноше, сидящему поодаль, – что это за музыка?
- Диско, очень популярный на западе стиль, – вежливо объяснил молодой композитор Илья Словесник, тряхнув своей, тогда еще пышной, как июльский одуванчик, шевелюрой.
- Это понятно, – устало улыбнулся маэстро. – А в чем шлягер?
- Танцевальная музыка, – пожал плечами Словесник. – Прямое движение ритм секции подразумевает… повышение двигательной активности слушателя.
- А-а-а, это, – догадался Мелик и, выдержав паузу, бросил снисходительно, – ну, ладно, работайте…
- Ура! – завизжали девушки.

3. КИСЛОВОДСКИЙ ПАРК

В Минеральные Воды мы прилетели поздно вечером. По дороге из аэропорта в Кисловодск, старый филармонический автобус растряс свое дряхлое тело на ухабах и при въезде в город внезапно захромал. Стекла его нервно дребезжали. Из открытых окон, в пасть разверзшегося сбоку ущелья, несся нестройный женский хор: «…и дорога-а-я не узна-а-ет, каков танкиста был конец…» Низкие южные звезды недоуменно мигали с небосвода.

Утром я пошел прогуляться в парк. По дорожкам, усыпанным красным песком, лениво дефилировали отдыхающие. От столетних сосен веяло сентиментальностью и прохладой. Навстречу прошли две девушки в джинсовых шортах и рубашках, завязанных узлом на животе. Они обернулись мне вслед и рассмеялись – весело и звонко. Внезапно налетевший ветер унес остатки мыслей, и доверчивое сердце затрепетало от предчувствия свободной любви.
У киоска с сувенирами я столкнулся с Яшей Дубенко, директором «Москвичек». Это был гигантских размеров мужчина, лет сорока пяти, толстый и бесподобно рыжий. Как это и свойственно рыжим, нагл он был до бесстрашия. Через месяц Яша на моих глазах затеет драку с двумя грузчиками Казанского вокзала, нокаутирует их, и ни разу не обернувшись, медленно удалится через центральный выход.
Сейчас он с хмурым видом дегустировал концентрированный озон Храма Воздуха и, бормоча что-то себе под нос, перебирал безделушки. Увидев меня, Яша заметно подобрел и громко, чтобы слышала продавщица, сообщил:
- Завтра жена приезжает, надо подарок купить. Может, даст чего-нибудь…
Продавщица покраснела, как кубанский томат.
- Купите сумку с Гойко Митичем, – смущенно пролепетала она и, выудив из-под полы целлофановый пакет с изображением артиста, любовно разгладила его морщины.
- Нет уж, – решительно отказался Яша. – Своих хватает мазуриков.
Мы присели на веранде летнего кафе и заказали завтрак. Мимо, делая вид, что не замечают нас, прошли мосластый Калинкин и Наталья. Она нежно щебетала, прильнув к его груди. Он надменно молчал.
- Вот, Вовка-то, дуроеб, – усмехнулся им вслед Яша. – Думает, что бабы его за член в рай отведут…

4. НИНА

Вечером состоялся концерт. В зале открытого летнего кинотеатра собралось человек тридцать. В основном это были пожилые пары. К моему удивлению, на последнем ряду я заметил девушек, которые повстречались мне утром в парке. Они тоже узнали меня.
Выступление не сулило никаких неожиданностей, но перед самым антрактом произошел конфуз. В программе была баллада, исполняемая под фортепиано. Однако ни пианино, ни тем более рояля, в кинотеатре не было. На сцене, правда, стоял электро-орган, но пианистка Света не умела на нем играть. Она все время путала тембры настройки, к тому же ее смущали более узкие, по сравнению с пианино, клавиши. Новая органистка Лена Дединская, прежде ту песню не исполнявшая, предусмотрительно уклонилась от экспромта. Это был хорошо замаскированный капкан, который хладнокровно приготовила кому-то в тот вечер злодейка судьба. Как всегда, в него попалась случайная жертва. Звали ее Нина.
Это была интеллигентного вида девушка в профессорских очках, похожая на программиста ЭВМ или молодого доктора. Она вышла на сцену, держа в одной руке гитару, а в другой листок бумаги, на котором были аккуратно выведены буквенные обозначения аккордов.
Нина поставила шпаргалку на пюпитр и робко заиграла вступление. Из-за кулис появилась певица и с опаской запела первый куплет. Светооператор приглушил пламя софитов, и острие гитарного грифа пронзило зал осколками заходящего солнца. Со стороны парка повеяло прохладой. Проказник-ветер схватил с пюпитра листок, бросил его на сцену у самой рампы, смахнул дальше в зал, и медленно поволок к выходу из кинотеатра. На лице у Нины за доли секунды отразились по очереди удивление, отчаянье и ужас. Судорожно водя пальцами по грифу в тщетной попытке вспомнить аккорды, она, словно сошедший с рельсов поезд, стремительно покатилась под откос, в другую тональность. На середине песни, не выдержав пытки, Нина перестала играть и, растерянно поморгав глазами, в слезах убежала со сцены.
Певица, до этого демарша бросавшая на нее испепеляющие взгляды, испуганно посмотрела вслед. Собрав остатки мужества, она допела балладу до конца, и гордо удалилась за кулисы. Зрители растерянно молчали. Нервным стрекотом дырявили тишину цикады. Наконец, объявили антракт.

5. ШОУ

Мои новые знакомые Лена и Кристина, пригласившие меня после концерта к себе в гости, оказались студентками театрального училища. В Кисловодск они приехали по льготной профсоюзной путевке из Ленинграда.
В маленьком номере пансионата работников искусств, изголовьем к окну, стояли две узкие кровати. На столе, словно главный приз, сверкала бутылка «Абрау-Дюрсо». Рядом, играя клавишами в лунном свете, серебрился новенький магнитофон «Электроника». Кристина вставила кассету и зазвучала музыка – тягучая и вязкая, как засахаренный мед.
- «Спэйс», – мечтательно закатив глаза, сказала Лена. – Музыка будущего…
- Надеюсь, что далекого, – ответил я.
- И не надейся, – улыбнулась Кристина.
- Как вам концерт? – спросил я, чтобы поддержать разговор.
Девушки брезгливо поморщились.
- Чего-то не хватает? – поинтересовался я, откупоривая бутылку.
- Самого главного, – ответили девушки. – Шоу.
- Как это? – удивился я.
- Покажем, Лен? – спросила Кристина.
- Легко… – ответила та, и медленно стянула футболку.
Но уже через минуту, едва начавшееся шоу было грубо прервано неожиданным стуком в дверь. Из-за плеча Лены, заслонившей своим хрупким телом дверной проем, мелькнула пепельно-серая голова дежурной по этажу. Ее рот клокотал, как пулемет вражеского дзота.
- Пожалуйста… – умоляюще прошептала мне Кристина.
Я шагнул к окну, перевесился через подоконник ногами вперед и, не посмотрев вниз, прыгнул. В какой-то момент мне показалось, что полет слишком затянулся. Я посмотрел под ноги и увидел Землю. Нас разделяли кусты. Спустя мгновение я сидел в них, прислушиваясь к голосу своего тела.
- Ух ты, – восхищенно промолвил со скамейки старичок в соломенной шляпе..
Я поднял глаза. Из окна второго этажа выглядывало озабоченное лицо Кристины.
- Скорее, – заклинали ее глаза, – отползай…

Утром, в Долине Роз, на благоухающей ароматами любви аллее, меня окликнул Дубенко. С ним была женщина лет пятидесяти, полная, как Яшино счастье.
- Знакомься, сынок, – представил он свою спутницу, – жена, Алла Андреевна, моя основная блядь.
Та улыбнулась его словам, как старому анекдоту.
- Очень приятно, – машинально ответил я.
- Выезд из гостиницы в тринадцать ноль-ноль, – напомнил Яша, любуясь произведенным эффектом.

6. ЭПИЛОГ

- Ты где был? – ревниво спросила в автобусе пианистка Света.
- В парке гулял… – замялся я.
- Всю ночь? – переспросила она и подозрительно на меня посмотрела.
- Эй, девки, вату в номере никто не забыл? – разрядил ситуацию зычный голос Дубенко. – Поехали!
Он привез нас в аэропорт, а сам остался еще на пару дней – разрушать озоновый слой коньячными парами.
Проводив группу до взлетной полосы, Яша долго смотрел нам вслед и вдруг, словно вспомнив о чем-то, закричал. В какой-то момент мне показалось, что он хотел сказать что-то очень важное, то, что мне необходимо, обязательно надо знать. И я, согнувшись под навьюченной на меня аппаратурой, поковылял обратно к нему. Он сложил рупором руки, и до меня, наконец, донеслись его слова…
- Сыно-о-о-к! На высоте десять тысяч метро-ов! Не дрочи-и!!!
Яша относился ко мне с поистине отеческой заботой и постоянно давал самые разнообразные наставления практического толка – парадоксальные по сути и блистательные по исполнению. В каком-то смысле он был мастером слова, и на своем языке всегда находил кратчайшую дорогу от мысли к форме. Его советы выглядели драгоценными, пусть это были и фальшивые жемчужины закулисного фольклора.
Я повернулся и зашагал к самолету. Мне стало легко, будто Яша одной фразой стряхнул с моих плеч центнер железа.

Лайнер взлетел, и внизу замелькали голубые вены рек, в окошке иллюминатора вспыхнуло алое солнце, миллионом ярких брызг засверкал на востоке Эльбрус. Мир снова стал ярким, как пестрые детские сны. Я закрыл глаза и откинулся в кресле. Все было хорошо, мы возвращались домой.